Женский Журнал

«НАМ НЕКУДА БЫЛО ИДТИ»

— Сергей, в решении стать артистом вы нашли взаимопонимание с родителями? — Одно из главных качеств моего отца — это строгость. Он родился в 15-м году, прошел две войны. Поэтому было бы странно, если бы папа в ряде вопросов проявлял слабость или беспомощность. Он хотел, чтобы его дети в первую очередь обладали мужским характером, выбрали мужской род деятельности. А я, представьте, грезил такой зависимой, эмоциональной и капризной профессией, как актерство. Нет, отец не выступал против моего выбора: как человек образованный, сам хорошо писал стихи, мемуары, очень хорошо шутил. Но все эти увлечения никогда не ставил во главу угла, главное — он был военным того времени. Поэтому мой настрой на первых порах вызывал у него иронию. Чтобы поступить в театральный, мне нужно было в 17 лет выпорхнуть из-под родительского крыла. Это сегодня дети уже в 14 лет могут уйти из дома, а тогда, в начале 70-х, это был нонсенс для мальчика из хорошей семьи. Тем не менее меня отпустили. — И самые большие трудности у домашнего мальчика возникали. — Со всем подряд (смеется). Прежде всего трудно давался быт. Я же дома ничего не делал, меня полностью опекали мама и бабушка. И вот мальчик, обласканный солнышком одесским, оказался в холодном Ленинграде. А я ни стирать, ни готовить абсолютно не умел! Не умею и сейчас, но тогда вся эта бытовуха впервые на меня свалилась. Я очень долго учился самостоятельности: сначала четыре года, потом еще год в армии: она меня перевернула. Вообще я не очень приспособленный к жизни человек: но годы тренировок даромне прошли. Сейчас меня смело можно отправить на необитаемый остров, и я не пропаду! А по молодости моя жизнь была сплошным экстримом. Например, я много пожил в густонаселенных квартирах, хотя до приезда в Ленинград слово «коммуналка» знал только по рассказам Зощенко (смеется). За годы скитаний повидал и многое, и многих. Были и такие коммуналки, которые смахивали на «вороньи слободки». А самое теплое воспоминание сохранилось о первой собственной комнате, которую мне выделил театр. Она располагалась в самом центре Питера, в потрясающей квартире, где были удивительные соседи: к ним в выходные приходили гости и ко мне приходили. Большую кухню мы превращали в залу, и там проходили потрясающе веселые застолья с шутками, песнями, гитарой. — Почему в свое время вы сами пошли в военкомат, буквально напросившись в ряды Советской армии? — От безысходности: после института я попал по распределению в Малый драматический театр, но жить мне было негде. Я ночевал по друзьям и знакомым, иногда сидел на вокзале. Одни мои вещи стояли там, другие сям, и армия все равно надо мной висела. Тогда я решил: лучше уж сейчас отслужу. Пришел в военкомат и «сдался». Военком сказал: «Ущипните меня, я сплю: первый раз вижу человека, который сам хочет в армию» (смеется). Я служил недалеко отсюда, на Карельском перешейке. — Дедовщина была? — Такой, какой сейчас пугают, нет. Просто старослужащие являлись оплотом подразделения, как это и должно быть, и салаг подтягивали до своего уровня. Я и сейчас, 30 лет спустя, встречаясь с однополчанами, очень хорошо провожу время. — Кстати, а после армии жилье появилось? — Нет. Повторю: я очень долго скитался. Ту свою первую комнату на улице Каляева, где на кухне проходили душевные салоны, я получил только через пять лет после армии. А до этого снимал углы. Слава Богу, помогали родители. — У вас уже был ребенок? — Нет, Катя родилась в 80-м. — Вы один или вместе с женой несли бремя скитаний? — Не один. Жена тоже иногородняя, как и я. И вот в этой самой гримерке в Театре Ленсовета, где сейчас мы с вами беседуем, энное время мы вместе с ней и жили, так как больше нам было некуда идти. — Где же можно найти такую подругу жизни, настоящую декабристку, стойко переносящую все невзгоды? — В специальных резервациях (смеется). Надо просто не лениться, не гнаться за внешней формой, которой молодые люди (от недоразумения, в силу возраста) уделяют слишком много внимания. Мне же в женщине другое важнее. Что? Прежде всего острый ум, доброта, чувство юмора. А еще мне должно быть хорошо с ней как мужчине. — Поделитесь рецептом, как не дать любви увянуть? — Рецепта дать не могу. Знаете, мне сейчас слова Шекспира почему- то пришли на ум: «Нельзя навек насытиться однажды». Он так сказал о еде и питье, но это применимо и к человеческим отношениям. Все-таки нечасто встречаешь обоюдную верность. Мне кажется, здесь все зависит от того, каким образом будут сочетаться характеры мужчины и женщины. Одним нравится соревноваться, другим подстраиваться. Все люди разные: одни могут хранить верность годами, другие нет. И правил здесь найти невозможно, тем более для всех. Чувства, на мой взгляд, вообще неисследуемая область человеческой души. Как можно определить, за что ты любишь? Это ведь не пирожок с мясом. Не зря ведь говорится: любят не за что-то, а вопреки чему-то. Ну нравится мне вот такая клетка, метре кепкой, и что у нее на голове три волосины! «Да как ты с ней можешь?» — «Да пошел ты вдаль. Вот так и могу, потому что я ее люблю!» «В Мише, если так можно сказать, больше мужика» — А что, на ваш взгляд, убивает любовь? — Чувства вообще очень хрупкая вещь. Любовь надо беречь, зная, что рядом с ней всегда ходят ненависть и зависть. Нужно ограждать любовь от цинизма, не расплескивать ее по пустякам и, в частности, не слушать разных умников-доброхотов, а стараться самим найти выход из ситуации.

«ДЕТЕЙ НУЖНО КОНТРОЛИРОВАТЬ»

— Как вы думаете, вы сильно изменились с тех пор, как 17-летним пареньком уехали из родного дома? — Думаю, суть осталась прежней, какие- то козыри, отправные точки. Но раньше я был безнадежным оптимистом, а теперь я оптимист с философским настроем, с оттенком горечи. Потому что очень часто не ты строишь жизнь, а она тебя строит. Вот как, скажем, застраховать от ошибок своего ребенка? Никак! Можно какие-то советы давать — и все равно дочка будет делать по- своему. Пока сам не ошибешься, по мордасам не получишь, не поймешь. В моем случае было именно так. Шишек набил тьму, пока не открылся третий глаз (смеется). Ошибаются все люди. К сожалению, редко кому удается учиться на чужих ошибках. — Исходя из вашей позиции, ребенку нужно предоставить полную свободу: пусть оступается и умнеет. Так? — Ни в коем случае! Я раньше смеялся над своими коллегами-женщинами, которые кудахтали над чадами, все время названивали им по телефону: «Сынок, ты поел?», «Дочка, чтобы домой не поздно!» Теперь же с удовольствием беру свои слова назад. Детей обязательно нужно контролировать, особенно девочек. — И до какого возраста? — Максимально. К большому сожалению, с нравами сейчас не все хорошо. — Ваши дочки уже взрослые? — Ане 14, а старшей, Кате, 28. Она тоже стала актрисой (я, кстати, зная все тернии этой профессии, до последнего отговаривал). Но она поехала в Москву, закончила «Щуку» и теперь работает в «Ленкоме» у Марка Захарова. Он мне сказал как-то при встрече: «Знаешь, скоро тебя будут представлять как папу Екатерины Мигицко». Польстил. Тонко. Катя и в самом деле умница. Кроме работы в «Ленкоме» она ведет небольшой театр для слабослышащих актеров: они бесконечно талантливые ребята, у них интуиция намного больше развита, чем у нас. По выражению лица они считывают эмоции. Катя выучила язык жестов и теперь свободно с ними общается. — Аня тоже мечтает о сцене? — Она занимается акробатическим рок- н-роллом, осваивает гитару, учится петь. В прошлом году сыграла свою первую роль в спектакле «Ночь и день», ее «мамой» была Аня Ковальчук, а «папой» — Саша Новиков. Как там сложится дальше — загадывать не буду. Но так же, как и Катю, стану отговаривать (смеется).

«МОЯ ЖИЗНЬ — СПЛОШНОЙ ЭКСТРИМ!»

— Ваш старинный друг — Михаил Боярский. Как вы познакомились? — Я приехал поступать в театральный институт, меня поселили в общаге на первом этаже. Однажды ночью просыпаюсь от стука в окно. Открываю: в комнату влезает красивый гордый парень с гитарой и друга за собой тащит. «Ты кто?» — спрашивает. Я от неожиданности, спросонья начал заикаться: «Аби.би.ту.» «Абитуриент! А мы студенты», — покровительственно сказал Миша (а это был именно он). И похлопав меня по плечу, он с однокурсником Кириллом Копеляном исчез в недрах общежития. — Боярский, как известно, человек взрывной. Как вам удается выдерживать его темперамент? — У Миши вся семья: и папа, и мама, и дядя, и брат — выдающиеся артисты, очень талантливые, интересные, громкие. Я воспитывался в похожей обстановке: дома часто собирались шумные компании в духе шестидесятников. Взрослые разыгрывали капустники, переодевались, хохмили. У меня уже в 6—7 лет были свои номера. Выступал. Срывал аплодисменты. Словом, я рос в веселой, яркой среде, равно как и Миша. Он ведь необычный, он эксклюзивный! Плюс у него очень сильная энергетика, благодаря чему Мишка и выносит сумасшедший ритм жизни. Я тоже не могу пожаловаться на недостаток темперамента, но в Мише, если так можно сказать, больше мужика, он способен на очень резкий поступок, казачий такой выпад: заступиться за кого-то, хлестко ответить или быстро разрулить конфликт. Помню, в 77-м году он снимался в «Трех мушкетерах» воЛьвове и вОдессе, а мы вто лето были на гастролях в Новосибирске. Они сЛарисой Луппиан уже были женаты, и Миша прилетал ее навещать. Причем для этого нужно было две пересадки делать! Вот мы поужинали, и потом Боярский спрашивает: «А река здесь есть?» — «Обь». — «Ну-ка, пойдем посмотрим». И вот мы спускаемся к реке. Мишка недоумевает: «А чего вы не купаетесь?» — «Да тут и пляжа-то нет». А он разделся, причем ночь была — не видно ни зги — прыгнул в воду и. исчез. Мы с Ларисой чуть не сорвали голос, бегая по берегу: «Миша! Боярский!» Но в ответ раздавалось только эхо. Где-то через полчаса он как ни в чем не бывало возвращается: «Эх, хороша река!» Вот в этом весь Миша. — С Боярским вас не только профессия роднит и темперамент, но и любовь к питерскому «Зениту»? — Где бы мы ни были, матчи любимой команды стараемся не пропускать. В день игры «Зенита» я прошу освобождать меня от спектакля. А если не получается, прихожу хотя бы на один тайм. Это особая атмосфера, бешеная энергетика, экстрим. — Неужели вам в профессии не хватает экстремальных переживаний? — Хватает, хватает, и грустных, и смешных. И лодыжку я ломал, и палец, и в оркестровую яму падал, и по мордасам получал, когда мои партнеры входили в раж. А однажды даже. штаны потерял. Играли в Эстонии звездный спектакль Олега Меньшикова «Горе от ума». Я — Репетилов. Делаю шаг вперед, начинаю 25-минутный монолог, и вдруг штаны сползают до колен. Благо в руках у меня было пальто. Я им прикрылся, да так и простоял всю сцену как памятник. — Сергей, мы вас вскоре увидим в кино? — Да, весной выходит «Чисто одесская история, или Ход котом» — комедийная притча с участием многих известных артистов. Режиссер — Володя Алеников, который в свое время прославился мюзиклом.